Деньги семья Макоули извлекла из обширных стад скота, бесконечных цитрусовых рощ, и сбрасывания фосфатов в озеро Окичоби. Зандр частенько появлялся в бедных районах города, чтобы облагодетельствовать городских бездомных. И нескольких везунчиков, он, по слухам, прочтенным мной в слезогонной газетной статье, отвёз на семейное ранчо и обеспечил работой.
Конечно, Декстер всегда аплодирует духу милосердия. Но обычно, я использую его, поскольку это почти всегда предупреждающий знак того, что под маской Матери Терезы спрятано что-то гнусное, жестокое и забавное. Не то чтобы я когда-либо сомневался, что где-то в глубинах человеческого сердца действительно живет дух доброты и заботливого милосердия, смешанный с любовью к людям. Разумеется, живёт. Я хочу сказать, что уверен, он должен быть где-то там. Я просто никогда его не видел. И поскольку мне недостаёт как человечности, так и настоящего сердца; я вынужден положиться на опыт, который говорит мне, что благотворительность начинается дома, и почти всегда заканчивается у порога.
Так вот, когда я вижу как молодой, богатый, красивый и кажущийся нормальным молодой человек растрачивает свои ресурсы в гадкой клоаке, мне трудно принять его альтруизм по номинальной стоимости, как бы мило он не выглядел. В конце концов, я и сам неплохо притворяюсь невинным очаровашкой, а мы знаем каков я на самом деле, не так ли?
К счастью для моего мировоззрения, Зандр не отличался от других – просто был очень богатым. И унаследованные им деньги сделали его слегка небрежным. Поскольку в обнаруженных мной аккуратных налоговых записях семейное ранчо числилось пустым и заброшенным, куда бы он не отвозил своих дорогих грязных друзей, но явно не к счастливой здоровой жизни в трудах на благо страны.
Что еще лучше для моей цели, куда бы они не отправлялись со своим новым другом Зандром, они пошли туда босиком. Поскольку в его чудесном облицованном кораллами доме, в особой комнате, запертой на несколько очень хитрых и дорогих замков, взлом которых занял у меня почти пять минут, Зандр сохранил кое-какие сувениры. Глупый риск для чудовища; отлично знаю, поскольку и сам этим грешу. Но если следователь-трудоголик и натолкнётся когда-нибудь на мою коробочку с воспоминаниями, он найдет всего лишь некие стеклышки с единственной каплей крови на каждой, и ничего намекающего на их зловещий смысл.
Зандр не был таким умным. Он сохранил башмаки каждой из своих жертв и рассчитывал, что много денег и запертая дверь сохранят его секрет.
Ну хорошо. Не удивительно, что чудовища имеют такую плохую репутацию. Это было просто слишком наивно, чтобы сказать вслух – и… обувь? Серьезно, ради всего несвятого, обувь? Я пытаюсь быть понимающим и терпимым к слабостям других, но это слегка чересчур. Что может быть привлекательным в потной заляпанной слизью двадцатилетней кроссовке? Да еще оставлять их так открыто. Это почти оскорбительно.
Конечно, Зандр видимо думал, что если его когда-нибудь поймают, он сможет купить себе наилучшую юридическую помощь в мире, благодаря которой он, несомненно, отделается всего лишь общественными работами – слегка иронично, учитывая, с чего он начинал. Но одну вещь он не учел: вместо полиции его поймал Декстер. И его дело будет рассмотрено в Суде Темного Пассажира, в котором нет адвокатов – хотя я, несомненно, надеюсь, что поймаю одного когда-нибудь – как всегда, с абсолютно окончательным приговором.
Но была ли обувь достаточным доказательством? Я не сомневался в вине Зандра. Даже если бы Темный Пассажир не распевал арии всё время, что я смотрел на ботинки, я отлично понял значение этой коллекции – предоставленный самому себе, Зандр соберёт намного больше обуви. Я был уверен, что он плохой человек, и хотел бы провести с ним дискуссию в лунном свете и оставить ему некоторые комментарии. Но по Кодексу Гарри я должен был быть абсолютно уверен.
Я всегда следовал правилам осторожности, сформулированным Гарри, моим приемным отцом-полицейским, который учил меня, как быть таким, как я – скромно и аккуратно. Он научил меня оставлять место преступления чистым так, как мог только полицейский, и он приучил меня использовать один и тот же тип исследования при выборе партнера на танец. Если бы возникло хоть какое-то сомнение, я бы не смог позвать Зандра поиграть.
И что теперь? Ни один суд в мире не осудит Зандра за что-либо кроме антисанитарного фетишизма, базируясь на его выставке обуви – но ни один суд в мире не имеет экспертного заключения от Темного Пассажира, чей мягкий настойчивый внутренний голос требовал действий и никогда не ошибался. Сложно оставаться спокойным и беспристрастным с этим шипением в моем внутреннем ухе. Я хотел пригласить Зандра на Последний Танец не меньше, чем хотел сделать следующий вдох.
Я хотел, я был уверен – но я знал, что сказал бы Гарри. Этого не достаточно. Он учил меня, что для пущей уверенности хорошо бы увидеть тела, но Зандру удалось спрятать их достаточно хорошо, чтобы помешать мне их обнаружить. А без тел, никакое желание не сделает это правильным.
Я вернулся к своему исследованию, чтобы найти, где он мог припрятать короткую дорожку промаринованных трупов. Его дом отпадал. Я был там и не нашел даже намека на что-нибудь кроме обувного музея, а Темный Пассажир обычно весьма хорош в вынюхивании коллекции трупов. Кроме того, в доме не было места для них – подвалов во Флориде не строят, и он не мог копаться во дворе или незамеченным вывезти тела в этом районе. Короткая консультация с Пассажиром убедила меня, что тот, кто раскладывает свои сувениры на ореховых полках несомненно должен аккуратно избавиться от останков.